Телевидение длиною в жизнь
Интервью с первым заместителем руководителя Производственно-технологического департамента ВГТРКЛеонидом Таубе.
— Рассказывая нашим читателям о Вашей жизни, мы хотели бы пойти в хронологическом порядке. Первый и важный вопрос — в какой семье Вы родились?
Я родился, по современным меркам, в большой семье, где помимо меня воспитывалось ещё трое детей. Время было нелёгкое, и моей маме приходилось не только заниматься нашим воспитанием, но и зарабатывать, чтобы, в помощь отцу, прокормить семью. Отец работал в системе Наркомата тяжелой промышленности, занимался вопросами снабжения предприятий Наркомата металлами, трубами и т.п. Когда, в 1941 году, немцы подходили к Москве, моему отцу было поручено эвакуировать из Москвы семьи сотрудников Наркомата. Я помню этот эшелон, вагоны с нарами, несмотря на то, что мне было всего три года. После выполнения этого задания отец ушел добровольцем на войну, где был контужен, и инвалидом вернулся в Челябинск, где мы переживали эвакуацию в здании школы. Все это помню до сих пор. Через 40 лет, когда я по роду своей деятельности был в командировке в Челябинске, я нашел здание этой школы, оно уцелело.
В 1944 году, летом, вернулись в Москву в Покровское-Стрешнево, в маленький деревянный дом, который мои родители, приехав в Москву после свадьбы, купили в 1920 году. Вернувшись в Москву, обнаружили, что у дома отсутствуют оба крыльца – их сожгли оставшиеся в Москве соседи: топить было нечем. В одной комнате нашли отверстие в форточке окна, разбит плафончик, дырка в потолке. Оказалось, оставили зажженным свет и не повесили светомаскировку. Милиционер выстрелил и потушил лампочку таким образом.
— Какова этимология фамилии Таубе, это немецкая фамилия?
— Да, Таубе — это голубь на немецком.
— Вы еврей?
— Да, я еврей. Пережил период антисемитизма в советские времена. Работал в Гостелерадио, где председательствовал член ЦК КПСС Сергей Георгиевич Лапин, махровый антисемит. Вот только один пример: программу «Время» в свое время создавали два журналиста — Юрий Летунов и Леонид Хатаевич, которые сделали когда-то «Маяк». Я Хатаевича хорошо знал, ездили на обеспечение трансляций по освещению поездок Л.И. Брежнева несколько раз по работе – он от программы «Время» как творческий руководитель, а я технический (я десять лет работал с Брежневым в качестве технического руководителя трансляций). У Хатаевича подросла дочь, поступила на факультет журналистики, отлично училась. На преддипломной практике работала на «Маяке». Получила отличный отзыв. Когда ее распределили на «Маяк», Сергей Георгиевич Лапин сказал: «Нет, нам одного Хатаевича достаточно». И ее не взяли. А в один прекрасный день раздался звонок Летунову от Сергея Георгиевича: «У Вас там Хатаевич, давайте переведем его пока в старшие редакторы», а он был зам главного редактора, что кому-то очень помешало. Дело кончилось у Хатаевича инсультом.
— Зато Лапин дожил спокойно…
— Не дожил спокойно. Получил кару страшную — у него погибла дочь жуткой смертью. Дочь его с коляской, в которой был младенец, выходила на прогулку, спиной вошла в дверь лифта, а там шахта, а лифт внизу. Она летит вниз, коляска на нее, ребенок остался жив…
– Давайте вернемся к Вам. На какой факультет поступили после школы?
– Школьный преподаватель физики в один прекрасный день спросил: «Куда ты вообще собираешься поступать?» — «Не знаю, наверное, в энергетический». — «А чего хочешь?» — «Хотелось бы телевидением заниматься». — «Зачем тебе энергетический, есть замечательный Институт связи». Так оказался в МЭИСе – Московском электротехническом институте связи, мы его называли Московского энергетического института соседи — он рядом стоит.
Документы сдал на факультет радиосвязь, радиовещание и телевидение.
Когда дело подошло к экзаменационной сессии, конкурс стал 25 человек на место. Не будучи отличником, я испугался и переложил документы на факультет телефонной и телеграфной связи с конкурсом 10,9 человека на место.
— Специальность какую получили по окончанию института?
– Инженер электросвязи. По распределению попал в Мостелефонстрой, организацию, которая занимается строительством коммуникаций в кабельной канализации, в кабельных коллекторах. А в то время, когда я заканчивал институт, было так: сначала мы сдавали последнюю зимнюю сессию, затем распределение. И предприятие, в которое попадал студент, определяло будущую деятельность. Я попал в СМУ-9, строительно-монтажное управление Мостелефонстроя. Это СМУ занималось прокладкой коаксиальных кабелей для телевидения.
Для написания дипломной работы я пошел на Центральную междугородную телефонную станцию (Зубовская площадь, дом 3, там и сейчас Ростелеком) проситься, чтобы мне разрешили попасть на объект, где вводилось в эксплуатацию первое отечественное телевизионное магистральное оборудование К -1920. Наталия Трофимовна Малышева, главный инженер ЦМТС в то время, говорит: «Слушайте, Вы довольны своим распределением?» — «А как я могу быть доволен или недоволен?» — «А Вы не хотите работать в телевидении?» — «Очень даже хотел бы, мечта моя, но вот стал телефонистом». — «На «Шаболовке» у нас создана служба – цех междугородного и международного телевидения. МЭИС — институт ведомственный, подчиненный министру связи. Есть приказ министра, который обязывает меня укрепить эту службу дипломированными специалистами. На основании этого приказа я могла бы добиться Вашего перераспределения».
Мне дозволено было пойти на объект МТС-5, он располагался на Таганке, где ставилось оборудование системы К-1920. Написал я диплом, до защиты месяц, и меня пригласили в цех междугородного и международного телевидения на «Шаболовке», куда я пришел 1 августа 1961 года. Так я стал телевизионщиком.
— Что такое цех междугородной связи?
– Цех междугородного и международного телевидения был создан в структуре Центральной междугородной телефонной станции, потому что телевизионные трансляции на сеть телепередатчиков страны обеспечивались по системам междугородной телефонной связи. В дальнейшем этот цех был переведен в самостоятельную организацию – Центр междугородного и международного телевидения и вещания. Его возглавил Сергей Павлович Мордовин. Потом этот центр переименовали в ГЦУМС — Главный центр управления междугородными и международными связями, который разместился в «Останкино».
Когда телевизионные трансляции обеспечивались по первой категории важности, то приходилось задействовать кабельные магистрали. Потом телевидение убрали с первой категории (Минобороны пошло по первой категории), и с кабельных магистралей мы ушли полностью на радиорелейную связь, а уже гораздо позже у нас с вами появилась спутниковая связь.
— На какую должность в цех междугородного телевидения Вы пришли, как Ваша карьера развивалась на первом этапе, чем Вы занимались?
— В цех междугородного телевидения я пришел инженером. Потом стал начальником смены. В этой должности работал до 1966 года. В 1966 году я сказал «гори оно огнем это телевидение», больше здесь не могу, это сумашедший дом, очень тяжело, видеозаписи еще не существовало, все шло «живьем». Юрий Валерианович Фокин, великий человек, возглавлял отдел телевизионных новостей на «Шаболовке». Он вел программу «Эстафета новостей» по четвергам. Сейчас на телевидении железный хронометраж, а Юрий Валерианович садился в восемь, и никто никогда не знал, когда он закончит. Были такие великие мастера говорить перед камерой. Он иногда набирал до десятка прямых включений в программу сюжетов из городов: это была моя работа в то время, очень тяжелая. Радиорелейные линии работали не слишком устойчиво, помимо сигнала телевидения я обеспечивал и режиссерскую связь по двухпроводной схеме с индукторным вызовом. Я ушел навсегда (так я тогда думал) с телевидения в ЦНИИС — Центральный научно-исследовательский институт связи.
В ЦНИИСе я выдержал где-то пять месяцев. Первые четыре месяца я участвовал в написании некоего аванпроекта. В интересах Минобороны создавалась централизованная система контроля сети связи, и я пытался придумать систему отображения состояния каналов этой сети. А когда завершил работу, начал приставать к начальнику лаборатории: «Дайте мне работу». Я же привык к сумасшедшему ритму работы, я с телевидения пришел, а тут сидят люди за столами, что-то читают, пишут, а у меня нет дела! Думал — сойду с ума от безделья. И тут я вспомнил замечательную женщину – Лилию Павловну Травкину. Когда начинались первые международные трансляции «Интервидения», она приезжала к нам как куратор этих трансляций от Комитета по телевидению и радиовещанию. И вот я ей позвонил, она посоветовала идти в «Останкино», к А. М. Мельбергу: там нужны люди, которые знают телевидение. И я ушел к Мельбергу. Через шесть месяцев моей «научной деятельности», 13 февраля 1967 года я пришел в «Останкино», в Дирекцию строительства телецентра.
— На какую должность Вы пришли в «Останкино»?
— До ноября 1967 года я числился начальником смены Центральной аппаратной будущего Общесоюзного телецентра (так он тогда назывался). Эта Центральная аппаратная должна была вводиться в эксплуатацию в 1970 году. Но с момента запуска первой очереди телецентра ушла основная часть набранных специалистов на эксплуатацию, а те, кто должен был завершать стройку, вошли в структуру дирекции строительства. Началась эксплуатация четырех аппаратно-студийных блоков (2 — 600 метровых, 2 — 150 метровых), а мы остались достраивать телецентр. В дирекции строительства было всего три отдела, в том числе отдел пуско-наладочных работ, и. о. начальника которого через некоторое время меня назначили. В отделе пуско-наладочных работ было все – телевизионная технология, сантехника, электрика, спецосвещение, механоборудование. Для меня это была школа жизни! И главным моим педагогом стал главный инженер дирекции строительства Абрам Моисеевич Мельберг, у которого я научился очень многому. За что я ему очень благодарен. А потом, когда строительство закончилось, куда деваться? На эксплуатации уже все занято. Но помог Леонид Семенович Максаков, зампред, курировавший строительство ТТЦ. С его помощью, нашли мне место начальника сектора телевизионного и звукового оборудования в техотделе телецентра.
Но в техотделе мне ужасно не нравилось, не мое это было.
В 1970 году Общесоюзный телецентр был переименован в Телевизионный технический центр (ТТЦ). Директором его стала Валентина Фоминична Железова, которая до этого была начальником Технического управления в комитете, а главным инженером был назначен Владимир Сергеевич Красулин с «Шаболовки», самый великий главный инженер всех времен и народов в Советском Союзе. Фантастический, необыкновенно скромный человек.
Так случилось, что в 1971 году в Грузию на празднование 50-тилетия образования Республики должен был поехать Л. И. Брежнев. Меня вызывает Владимир Сергеевич Красулин: «Леня, хочу отправить тебя в Тбилиси. Оттуда будут особо важные трансляции». Случилось это, видимо, потому, что у меня был опыт работы в цеху междугородного и международного телевидения, в ведении которого были междугородные телевизионные каналы, организованные в радиорелейных линиях связи. Было очень важно обеспечить высококачественную бесперебойную трансляцию по линии Тбилиси – Москва, а также необходимые каналы служебной связи.
— 47 лет в этой сфере?
— Так случилось, что с тех пор я начал заниматься обеспечением особо важных телевизионных трансляций. В Тбилиси был направлен представитель Гостелерадио Вела Диас Мануэль, начальник одного из отделов Главного производственно-технического управления, к нему был приставлен я в качестве технического руководителя. Я приехал оформляться в командировку в Госкомитет, где мы встретились с Лилией Павловной Травкиной, которая возглавляла отдел телевизионных каналов и ретрансляторов (она когда-то отправила меня в дирекцию строительства ТТЦ к А.М. Мельбергу). Она мне предложила перейти в ее отдел. «А чем заниматься?» — «Вся телевизионная сеть страны — передатчики, линии — то, чем ты занимался». Я говорил, что мне не нравилась работа в техотделе ТТЦ, поэтому я принял ее предложение.
— А Вам 30 с копейками?…
— Два месяца она добивалась того, чтобы еврея приняли в Главное производственно-техническое управление (ГПТУ) Гостелерадио СССР. Женщина была очень твердая и настойчивая, в результате, меня взяли к ней заместителем начальника отдела. 10 января 1972 года я пришел в ГПТУ, где у меня появился еще один великий учитель — Генрих Зигмундович Юшкявичюс, дай Бог ему здоровья, и работал там 17 лет до 1989 года.
Мне поручены были вопросы технической политики в части эксплуатации и развития сети телевизионного вещания страны.
В 1975 году, когда стало ясно, что нам заниматься Олимпиадой, меня вызвал к себе Юшкявичюс и сказал: «Нарисуйте мне схему, мы должны выдать 20 международных программ из «Останкино» и сохранить программы Центрального телевидения». И я такую схему нарисовал. Казалось, что это фантастика, но схема была реализована.
И где-то в 1981 году, после Олимпиады, когда встал вопрос послеолимпийского использования освободившегося спутникового ресурса, появилась идея создания пяти вещательных зон. В силу моих должностных обязанностей, я стал одним из активных участников этого проекта. До 1981 года на сеть страны подавалась вначале только первая программа Центрального телевидения. Затем, с появлением магистрали Москва–Ташкент, родилась программа «Восток», которая «по земле» подавалась в восточные регионы и в Республики Средней Азии со сдвигом на два часа раньше московской. Мы достаточно далеко ее продвинули «по земле», до Красноярска добрались. Далее началось распространение второй общесоюзной программы. Одновременно с этим, с появлением в 1970 году спутниковой системы на геоцентрической орбите, запустили программу «Орбита». Она принималась в восточных регионах страны от Урала до Камчатки, там, где не было Центрального телевидения. Программа была блочного построения – повторяющиеся четырехчасовые блоки, вещание круглосуточное.
Как я уже говорил, в 1981 году началось развитие зонового вещания, по два часовых пояса в каждой зоне. Но в то время Чукотка и Камчатка были в часовом поясе +10. Получалось так, что самый дальний пояс, куда должна идти программа «Орбита-1», имел три часовых пояса. Юшкявичюс распорядился написать бумагу в ЦК КПСС и Совет Министров СССР с предложением перевести этот регион в часовой пояс +9. Наше предложение было принято.
— На территории Советского Союза было десять часовых поясов?
– Одиннадцать: Калининград в часовом поясе -1, а мы в нулевом. Получилось по два часовых пояса на вещательную зону. «Орбита-1» — это +8 и +9; «Орбита-2» — это +6, +7; «Орбита-3» — Центральная Сибирь; «Орбита-4» — часовые пояса +2, +3.
В какой-то момент Лилия Павловна собралась на пенсию. Начальник главка Бараев Валентин Иванович меня вызвал: «Я пишу на тебя представление на начальника отдела». — «Еврей — начальник отдела? Зачем вам это надо?» — «Да брось, ты с Брежневым работаешь, все тебя знают». Но кому-то это очень не понравилось, другой захотел на это место. Появилась анонимка, в которой я обвинялся в «защите предателя Родины».
— Кого же Вы оправдывали?
— Максима Шостаковича, художественного руководителя Молодежного симфонического оркестра Гостелерадио СССР. Он, по завершении гастролей в ФРГ, попросил там политического убежища. Это была реакция на скандал, поднятый в СМИ, в связи с публикацией зарубежом мемуаров Шостаковича – отца. Анонимку отправили в КГБ. Там не стали этой ерундой заниматься, отправили Сергею Георгиевичу Лапину, он в партком — разберитесь. Тут со мной и разобрались.
Да я его и не оправдывал, пытался объяснить его поведение. Так в наше время бывало. 27 августа 1981 года меня исключили из рядов КПСС «за попытку оправдать предателя Родины».
— Так Вас из партии выгнали, а на работе оставили?
— Нет, меня на следующий день после решения парткома вызвал Бараев (начальник ГПТУ) в кабинет: «Леонид Михайлович, Зверев (был начальником первого отдела) лишил Вас допуска. Вы у нас работать больше не можете, подберите себе что-нибудь в две недели». Я на него смотрю и говорю: «Валентин Иванович, Вы вообще понимаете, что говорите? Зверев меня лишил допуска — и что? А головы Вы меня лишите? Ведь там вся телевизионная сеть страны! И куда я пойду? Вы меня знаете, я у Вас член партбюро, пять лет председатель месткома… А куда я пойду и что кому скажу?» Такая ситуация. И вот тогда директор Московского экспериментального завода Горохов, который меня практически не знал, сказал: «Успокойся, в крайнем случае без работы я тебя не оставлю, что-нибудь придумаю, когда придешь». Но самая великая помощь – Генрих Юшкявичюс. Я к нему пришел просто с извинениями: «Я понимаю, что остаться здесь не могу, если сможете — помогите, у меня же все-таки семья». — «То, что с Вами сделали, это безобразие, я Лапину об этом сказал. Сидеть, ничего не подписывать, работать. Что бы Вам не говорили — ни одной бумаги не подписывайте. Вы собираетесь писать апелляцию?» — «Да, извините, но буду». — «А чего Вы извиняетесь?» — «Вы же член парткома».
— Вы написали апелляцию?
— Юшкявичюс посоветовал написать в МГК КПСС и показать ее затем Геннадию Михайловичу Сорокину, который к тому времени стал зампредом Гостелерадио вместо ушедшего из жизни Максакова. Геннадий Михайлович до этого был инструктором ЦК КПСС. Я написал апелляцию, показал им, они ее одобрили. Сорокин мне сказал: «Когда тебя вызовут – не пытайся ничего объяснять, рви на себе рубаху и говори, что виноват».
В результате, решением бюро МГК КПСС в октябре 1981 года я был восстановлен в рядах КПСС с объявлением строгового выговора с занесением в учетную карточку за неправильное поведение в коллективе.
То, что я пережил в 1981 году не пожелал бы самому лютому врагу. Тогда я покрылся болячками.
— Работа на телевидении без партбилета была невозможна?
— В 1981 году нигде невозможна была изгнанному из партии. Разве что только разнорабочим. Это был волчий билет. Но, по прошествии некоторого времени, я стал себя очень уважать, потому что я их победил!
— Вы сказали, что у Вас повторилась история с телецентром во время АСК-3. Не могли бы об этом рассказать?
– Это не у меня. Однажды с Мельбергом пересеклись в коридоре, он вновь был назначен директором строительства АСК-3. Говорит: «Леня, приходи». — «Нет, один раз я пережил момент, когда места не оказалось, я этого больше не хочу». Я оказался прав, потому что когда закончили строить АСК-3, Мельберг который построил и АСК-1, и АСК-3, очень долго безработным слонялся по коридорам Гостелерадио.
Когда начали строить АСК-3, Станислав Дмитриевич Буневич, с которым мы ездили на организацию особо важных трансляций, был замначальника отдела ПТС. Он ездил со мной как специалист по внестудийной технике. Я пришел однажды к Юшкявичюсу: «Отпустите меня, я хочу к Буневичу на ПТС». — «Вы что, с ума сошли? Нам надо Олимпиадой заниматься, кто это будет здесь делать?» Так я остался на Пятницкой до 1989 года.
В 1989 году, случилось так — Горбачев едет в Бонн, и надо кого-то посылать. Обычно посылали какого-то функционера от Гостелерадио, не всегда компетентного, главное, чтобы был от парторганизации. Юшкявичюс не мог поехать, Валентин Хлебников, замначальника ГПТУ, уезжал в другую командировку. Когда его Юшкявичюс спросил: «Кого будем посылать?» А Валентин ему: «Давайте Таубе пошлем». — «А у него язык есть?» — «Как раз немецкий».
В загранкадрах, когда я к ним пришел оформляться, спросили: «Как? Почему? Кто это вас посылает? Вы никогда никуда не ездили! Почему это вдруг?» — «А вы Юшкявичюса спросите, это он посылает» — ответил я. А у Генриха Зигмундовича спросить побоялись.
Так я попал в мою первую загранкомандировку, где оказался очень полезным и нужным, в отличие от тех функционеров, которых тогда посылали. И начались мои поездки.
— Скажите, Вы до 1989 года работали на Пятницкой, а что было потом?
— В 1989 году директором ТЦЦ был назначен Валерий Горохов, а Стас Буневич стал заместителем директора. Он позвал меня возглавить службу междугородного и международного обмена. Я с удовольствием шел к Буневичу, мы с ним очень хорошо сотрудничали в наших командировках.
Я начал приводить в порядок службу междугородного и международного обмена, вывел ее из структуры отдела координации и создал самостоятельный отдел. Но однажды Стас меня позвал и сказал, что уходит: «Пока нельзя об этом говорить, но будет создаваться российская телевизионная компания. Пойдешь со мной».
Во всех республиках вещало республиканское телевидение, только в России было Гостелерадио СССР, и все. Позвали Попцова, Анатолия Лысенко, а тот – Буневича.
Когда это все началось, мы поехали смотреть здание. Руководило им заведение, которое контролировало ГУЛАГ. Построено оно было, я так понимаю, как общежитие для сотрудников. В здании находился колоссальный линейно-аппаратный цех, налажены прямые связи с лагерями. Мы по секрету пришли смотреть это здание, как и что там можно сделать.
Я порекомендовал в качестве руководителя строительства Вадима Лезникова. Он в это время работал в Гостелерадио на Пятницкой, а в прошлом строил телецентр в Алма-Ате, достаточно опытный человек. А сам я не смог пойти сразу в ВГТРК. Когда Буневич позвал меня в ВГТРК, я написал заявление об уходе, отдал в кадры. Встречаю кадровика, он говорит: «Все нормально, твое заявление подписано». И вдруг меня Горохов вызывает к себе: «Слушай, ты чего? Ты мне здесь нужен». Не мог ему отказать, я морально был ему очень обязан после 1981 года (это как раз та страшная история при Сергее Георгиевиче Лапине, про которую я выше рассказывал, когда 27 августа 1981 года я был изгнан из рядов КПСС «за попытку оправдать предателя Родины»).
Буневичу я сказал: «Как только у тебя начнутся новостные дела, тебе нужен будет междугородный и международный обмен. Я предлагаю сделать так — я пока остаюсь в этой структуре (корпункт в АСК-3). Я набираю людей и сажаю у себя, ты их берешь к себе на работу, и они параллельно с моими будут обеспечивать эту работу». Я еще год оставался в «Останкино».
— Вы сказали, что не могли отказать Горохову, не ушли, а как дальше складывались отношения?
— Прошел год. Буневич вновь позвал в ВГТРК: необходимо было организовать выездную группу для освещения важных общественно-политических мероприятий (поездки Президента России, Олимпийские игры и т.п.). Я пришел к Горохову, сказал: «Валера, прости, все твои обещания не выполнены, я ухожу». И ушел в ВГТРК. Тут и живу, уже больше двадцати лет.
