Интервью с советником президента компании ТТК Виталием Шубом

В. Шуб: Нет, отличимы. Вот, например, компания Haier — это крупный китайский производитель бытовой техники и электроники, недавно анонсировала телевизор с разрешением 10К. При большой диагонали экрана (103 дюйма), пространственное разрешение экрана в нем составляет всего лишь порядка 150 рpi, это очень далеко от пределов физического разрешения глаза. Понимаете, в смартфонах мы уже вышли за пределы физических возможностей глаза, 300 рpi — сто микрометров на пиксел, это тот предел, при котором глаз среднестатистического пользователя, как считалось ранее, перестает видеть отличия. Казалось бы, гонка в смартфонах должна была остановиться на 300 рpi, то есть на уровне Full HD-разрешения (1080р), но она не остановилась. Sony недавно анонсировал новый смартфон с разрешением экрана 4К — Z5 Premium, порядка 800 ppi. Почему? Потому что выяснилось, что у человека существуют и другие психофизиологические механизмы восприятия изображения зрением, более сложные, чем просто способность различить две точки на экране, и они дают существенный вклад в субъективное восприятие качества картинки и в эту самую вовлеченность. Поэтому сейчас эмпирическим пределом разрешения экранов считается 10 микрометров, а не 100! Поделите метровую или полутораметровую ширину экрана телевизора на 10 мкм, и вы получите предельное разрешение экрана. Но на огромном экране, где большой пиксел, эта кривая не пройдена даже наполовину, потенциал гигантский.

В. Шуб: Это уже вопрос вкусовщины. Существует огромный статистический разброс в физическом разрешении зрения и цветовосприятии людей. У окулистов, например, за 100%-ное зрение берется вовсе не предельная острота человеческого зрения в принципе, а среднестатистический показатель остроты зрения у людей.

Лично я вижу пиксель на Full HD-экране размером 60-70 дюймов с полутора-двух метров, это при моём среднем зрении, а на 80-ти дюймовом экране UHD 4К я вижу пиксель с одного метра. С учётом того, что современные плоскопанельные телевизоры LCD и OLED не имеют санитарных ограничений на близость к экрану, в отличие от кинескопных телевизоров, до тех пор, пока люди физически будут видеть пиксель, буквально бороздя носом экран, гонка разрешения телевизоров будет продолжаться, можете мне поверить. Это неизбежный процесс, предел которого простой: либо полная реалистичность картинки, либо полиграфическое её качество.

В. Шуб: Если говорить о UHD-телевизорах, то их покупают, пока такие цены, в основном с диагональю экрана 50–60 дюймов. Это продиктовано кризисом отрасли, в результате которого строительство заводов по производству стеклянных подложек для экранов остановилось. Если я правильно помню, единственный действующий завод стеклянных подложек десятого поколения пока есть только у Sharp, поэтому у их продукции при одинаковой с конкурентами диагонали меньше цена.

Что касается физических пределов для телевизионного экрана, то я думаю, это размер простенка. В разных квартирах он разный, но, как правило, это где-то 60–80 дюймов.

В. Шуб: Нет. Как показывает практика, у проекторов низкая контрастность, они требуют затемнения, и специальных экранов из специальных материалов. Кстати, те телевизоры, которые Вы видели на IBC, специально включают на демонстрационный, сверхъяркий режим, с тем, чтобы в условиях яркого освещения в выставочных павильонах у производителей была возможность демонстрировать высокий контраст.

Впереди следующий технологический барьер — (AM)-OLED (Active Matrix Organic Light Emission Diodes). По мере того, как такие телевизоры будут падать в цене и увеличиваться в диагонали, мы получим приближение к идеальной картинке, потому что ОLED является предельным случаем развития телевизионных технологий и экрана с точки зрения того, что у него экран с бесконечным контрастом (черное всегда абсолютно черное, потому, что соответствующий пиксел не светится вообще и не засвечивается соседними пикселами).

Эта технология со временем обречена стать массовой, все усилия к этому уже сейчас активно прикладывает, в первую очередь, компания LG, последний анонс инвестиций — под 9 миллиардов долларов. А когда ОLED станет индустриальным стандартом де факто, развитие пойдёт в сторону увеличения разрешения и размеров экранов телевизоров.

Скажу и о другом. Года три назад одна компания на закрытом показе на IBC демонстрировала мне ТВ-решение, которое было предвосхищено еще Рэем Бредбери в романе «451 градус по Фаренгейту» — «видеостену». Мало того, мне показали очень интересную ее модификацию — вертикально ориентированный монолитный поли-экран. Он гибко сегментирован на несколько горизонтальных и вертикальных зон просмотра, в каждой из которых идёт свой контент, т. е. идёт параллельное вещание нескольких потоков видеоконтента. Верхний сегмент экрана показывает, скажем, фильм, средний — новостной канал, а нижний — прогноз погоды или какую-то программу передач. И вы можете, меняя видеоопотоки, концентрировать своё внимание на том или ином изображении.

В. Шуб: Помните фильм «Назад в будущее — 2″? Там всё это было уже показано. Практически все те технологии, которые мы обсуждаем, были давно придуманы.

В. Шуб: Да, технологии, о которых мы с вами сейчас говорим, уже давным-давно были предложены фантастами. Последние лет 25, а то и больше, технологические компании по сути, занимаются тем, что создают стандартные, серийные продукты из того, что было описано в фантастических романах и показано в фантастических фильмах за несколько десятилетий до этого. Люди, которые занимаются дизайном и разработкой всевозможных продвинутых вещей, может быть даже неосознанно, стараются реализовать в качестве серийных продуктов то, что однажды увидели, или о чем прочитали в детском или подростковом возрасте. Поэтому дальнейшее развитие телевидения, как мне кажется, будет идти абсолютно по Бредбери: заполнение жилого пространства видеопанелями сверхвысокого разрешения с картинками, неотличимыми от реалистичной, или полиграфического класса, сегментированными в том или ином порядке, удобном потребителю.

В. Шуб: Я последние два года пугаю аудиторию на всех конференциях апокалиптическими пророчествами о том, что сети «заткнутся» уже при увеличении разрешения картинки всего лишь в два раза. Ведь от FHD до UHD/4K, и от UHD/4K до S-UHD/8K пространственное разрешение (расстояние между двумя соседними пикселами) увеличивается в два раза, а число пикселов — в четыре. При этом видеопоток увеличивается пропорционально количеству пикселов, то есть квадрату разрешения, но что хуже всего, сейчас стали вводиться новые режимы, так называемые HDR (High Dynamic Range — расширенный динамический диапазон), WCG (Wide Color Gamut — широкая цветовая палитра), и более высокие частоты смены кадров (HFR — High Frame Rate), которые призваны придавать картинке максимальную реалистичность, и это все — дополнительные биты в коде, который описывает видеопоток. А это, как вы понимаете, приводит к тому, что «вес» потока ещё больше увеличивается.

Учитывая, что на рынке растет скорость передачи данных, сети теоретически действительно могут начать «трещать». Эту проблему должны решить новые кодеки. Введение кодека HEVC (он же H.265/MPEG-5), к примеру, позволяет где-то в два раза «ужать» поток относительно четырёхкратного повышения скорости передачи данных при переходе от Full HD к UHD 4K, в случае использования стандартного сейчас кодека AVC/H.264/MPEG-4. Беря дополнительно в расчет HDR, WCG и HFR, мы говорим о битрейтах от 15 до 100 Мбит/сек для UHD/4K и от 35 до 200 Мбит/сек для SHD/8K. Т. е. речь идет о переходе от десятков Мбит/сек к сотням на один видеопоток.

Кстати, недавно выяснилась очень интересная вещь: разработчики HEVC хотят очень много денег за роялти, то есть за право использования каждого устройства с таким кодеком, что может стать дополнительным барьером для его вхождения в индустрию. Корпорация Google же, напротив, планирует на горизонте двух лет разработать кодек, который будет открытым, и еще в два раза более эффективным по сжатию, чем HEVC. Google интересно, чтобы люди качали все больше контента, ему неинтересны новые барьеры в индустрии, которые будут создаваться на пути «битовых труб».

Возвращаясь к отечественному рынку. Мы, например, не видим проблем привести требования по передаче UHD 4K потока в наземных линиях связи где-то близко к FHD. Мы обладаем практическим опытом по строительству сверхширокополосных магистральных сетей 10-терабитного класса, и, плюс к тому, уже два года назад освоили технологию гигабитного симметричного доступа в каждый дом по витой паре 5-й категории. Абсолютно по той же самой революционной схеме пошли и другие наши партнёры и конкуренты. Поэтому сейчас, если и когда рынок ШПД будет готов за это платить, мы фактически можем начать массовое предоставление гигабитного симметричного доступа во все домовладения в регионах нашего присутствия.

Строго говоря, технологически мы уже сейчас достаточно агностичны к видео-трафику, будь это FHD, UHD/4K или UHD/8K — наши сети «переварят» и пропустят всё, что угодно. Основные проблемы сейчас заключаются не в проводном, а в беспроводном секторе, где возможности радиоспектра по пропуску видеопотоков крайне ограничены, потому что радиоспектр крайне лимитирован по объему предоставляемых операторам радиочастот, а так называемая спектральная эффективность, которая описывается в бит/сек/Гц, растёт не так быстро, как хотелось бы.

Получается, что серьёзного прироста пропускной способности в беспроводных сетях по сравнению с проводными нет, но, вместе с тем в проводных сетях мы — короли.

Интересно, что сейчас в Штатах, на фоне появления гигабитного доступа Google Fiber, AT&T U-Verse, Comcast, образовались стартапы, которые проводят в дома 10-гигабитные индивидуальные проводные «трубы» (за скромную плату «всего» в 300 долларов в месяц). Видимо, коммерческий спрос на такой сервис есть, иначе они просто не стали бы этого делать.

В. Шуб: Хороший вопрос! Мы не форсируем развитие гигабитных сетей доступа как раз потому, что пока не видим на них массового платежеспособного спроса. Но технически наша инфраструктура готова к видеопотокам практически любого разрешения и объема, и в случае значимого конкурентного давления, мы на такой гигабитный сервис, по своей ли воле, или воле рынка, перейдём.

В. Шуб: Да, конечно, может, теоретически. Понимаете, в случае с ОТТ, и тем же IPTV ситуация играет на нас. Потому что транспортные сети — это делимый ресурс, больше определённого количества каналов единовременно они физически пропустить не могут, и все это знают. Скажем, в аналоговом кабельном телевидении — это порядка 60 ТВ-каналов, в цифровом кабельном телевидении — 200, 300, 400 и всё. Прелесть IPTV вообще и, ОТТ, в частности, состоит в том, что с технологической точки зрения в этих средах подобное ограничение снимается, до узла сети доходит полный пакет телеканалов, но абонент в каждый момент времени выбирает только один или несколько из них. Если у абонента, скажем, четыре телевизора в доме, он может выбрать четыре телеканала, но четыре — это не 100 и не 1000. Переход на IPTV/ОТТ-модель не связан для нас с технологическими ограничениями, которые заставили бы нас бояться роста количества телевизионных каналов и увеличения разрешения. Этот вопрос актуален только для тех, у кого есть только однонаправленные телевизионные опто-коаксиальные HFC-сети.

В. Шуб: Следует чётко разделять технологии и бизнес. Я говорил о технологической реальности, и о том, какие технологии на сегодняшний день технически и коммерчески доступны абонентам.

В. Шуб: Ну, почему же. Мы, к примеру, можем себе это позволить. Повторюсь, технологически мы готовы ко всем существующим решениям, другой вопрос, что пока на них нет достаточного платежеспособного спроса.

Последнее поколение проводных технологий позволило в десять раз увеличить скорость передачи данных в сетях ШПД при сохранении цен на услуги. Но отечественный телевизионный рынок настолько беден, что не создаёт маркетингового давления на операторов. У нас нет очередей из людей, которые бы говорили: у меня в четырёхкомнатной квартире в каждой комнате по сет-топ-боксу, плюс один на кухне, и я хочу иметь возможность на каждом из них один канал смотреть, а другой — записывать (то есть — 10 телеканалов одновременно), и готов за это платить.

К.: Вы можете предположить, с чем это связано, кроме финансов?

В. Шуб: Есть несколько факторов. Первый — исключительно бедное контентное предложение на рынке. Второй — экономическая ситуация в стране и очень низкий ARPU, причём не только в рублёвом, но и в долларовом эквиваленте.

Согласно общепризнанной «стандартной модели потребления», 3–5% среднего дохода домовладения тратится, как правило, на телекоммуникации плюс телевидение. Россия из этого закона не выбивается, и стандартная модель потребления у нас работает в полном объёме. Но с учётом исторических традиций и реалий, Россия относится к числу стран с очень низким ARPU.

При этом соотношение качество-цена телекоммуникационных и медийных услуг в России фантастически высокое. Если сравнить объем услуг, доступный за одни и те же деньги в долларовом эквиваленте в России и на Западе или Востоке, то окажется, что наши абоненты имеют возможность получать телекоммуникационные услуги в огромном объёме за очень скромную плату. Для того, чтобы изменить существующее положение вещей, необходимы революционные трансформации в телемедийной индустрии в целом.

К.: Так не от операторов ли должна исходить инициатива брать больше денег?

В. Шуб: Одно время я работал в компании «Система Масс-медиа», где нами была создана уникальная ситуация: мы одновременно были и контент-оператором, и контент-агрегатором, и контент-дистрибутором, поэтому я понимаю, как этот рынок устроен изнутри. Операторы не работают в вакууме, в каждом сегменте телемедийного рынка в России существует сложившаяся устойчивая олигополия. И если оператор является частью этой олигополии (и уж тем более, если не является), он должен играть по ее правилам.

Я хочу сказать, что сейчас никто, находясь в здравом уме, не начнёт повышать тарифы, если они схожи с теми, что предлагает конкурент, за аналогичный пакет услуг. Это безумие! Никто не будет демпинговать, потому что некуда. На видеорынке также сложилась олигополия. И я не вижу пока так называемых «разрушителей рынка», которые могли бы эту ситуацию переломить, ни в одном сегменте.

В. Шуб: Да, ну и что? Вы уверены, что люди в российских домовладениях готовы 24 часа в сутки смотреть передачи про животных?

В. Шуб: Вы подтверждаете мои слова! Да, на рынке есть контентные предложения высокого качества. Есть прекрасные операторские работы ВВС, считающиеся эталоном, передачи National Geographic, Discovery, но для российского зрителя это не достаточно релевантно. Российскому зрителю нужны фильмы и сериалы, причём в исполнении блестящих актёров, с великолепным светом и звуком, великолепным битрейтом, и так далее, и, разумеется, за копейки. И отрасль даёт ему то, что он хочет, за те деньги, которые он готов за это платить.

В каком-то смысле мы наблюдаем в отрасли гармонию по советскому образцу: вы будете делать вид, что вы нам платите, а мы будем делать вид, что мы за это работаем.

Поэтому за те небольшие деньги, которые зрители готовы платить и платят, они, в общем-то, получают адекватный по качеству продукт. Для того чтобы отрасль заработала по-другому, она должна быть определённым образом сломана, должны прийти другие игроки, которые будут действовать по другим правилам. Например, Netflix даёт великолепные сериалы за $200 млн, но это сериалы не для российского зрителя, они не релевантны, там действие происходит где-то в Майами или в Сиэтле.

К.: Но «Игра престолов», тем не менее, у нас тоже в лидерах.

В. Шуб: Дело вкуса. Я могу говорить об этом, опираясь на свое понимание и видение индустрии, и на сегодняшний день оно таково. Для меня, например, после прочтения всех пяти книг в оригинале, это всё как-то схематично и упрощенно.

В. Шуб: На мой взгляд, если это и произойдет, то не сейчас, поскольку мы оказались в достаточной степени погруженными в инфраструктурный бизнес, в некую общую макрополитическую и макроэкономическую ситуацию, или контекст, если хотите. Поэтому пока я не вижу предпосылок того, что это состоится, по крайней мере — в ближайшем будущем, как бы мне самому этого не хотелось.

По уровню генерируемого дохода отрасль находится на уровне плинтуса. В долларовом выражении мы уже приближаемся к уровню Индии. Но своего Болливуда в России нет.

В. Шуб: Ситуация следующая: есть такой бог, на которого молятся все телекоммуникационщики, — спектральная эффективность, измеряемая в бит/сек/Гц. Это параметр, используемый для расчёта пропускной способности любых сетей, в том числе — и эфирных телевизионных сетей для каналов SD, FHD, 4К и 8К-качества, он не зависит ни от рынка, ни от желаний того или иного оператора, регулятора, и почти 100%-но определяет перспективы развития той или иной технологии.

Так вот, спектральная эффективность существующих телевизионных сетей (порядка 1-4 б/с/Гц), совершенно чётко нам говорит, что эфирные вещательные технологии, независимо от того, реализуются ли они через стандарт DVB-T, DVB-T2 или любой другой, зашли в тупик. На одной цифровой эфирной телевизионной несущей, в используемом в настоящее время кодеке AVC/MPEG-4/H.264 возможно уместить максимум 10 каналов SD-качества, 2-4 канала FHD-качества, 1-2 канала UHD/4K и, с трудом, один, «пережатый» канал SHD/8K. Но это всё, приехали. Скорость смены поколений и разрешений, от FHD до UHD и так далее, и динамика увеличения скоростей передачи на телевизионных каналах обогнала развитие технологий в том, что касается роста спектральной эффективности.

Те, кто в теме, прекрасно знают, что сейчас беспроводные технологии работают на технологической базе 90-х годов, это комбинация OFDM и QPSK или QAM-16/64. Прорыва за последние 20 лет в том, что касается резкого увеличения спектральной эффективности, так и не произошло.

Поэтому далее, на мой взгляд, есть два пути развития. Либо технологический мастодонт по имени DVB-T2 будет заморожен в том виде, в котором он существует сейчас, то есть два мультиплекса цифровых эфирных каналов в SD-качестве, либо нам честно скажут, что впереди тупик, и предложат конвертировать эфирные частоты в частоты для сетей мобильного triple-play, в которых IPTV будет просто одним из сервисов, наряду с «голосом» и интернет-доступом. Для начала, стоит конвертировать «первый цифровой дивиденд» (694-790 МГц), в соответствие с решениями ВКР-2015.

По разным официальным оценкам, на сегодняшний день первый мультиплекс в России доступен 89–94% населения, при этом количество пользователей пакета РТРС-1 варьируется от 400 до 800 тысяч абонентов. То есть мы получили ситуацию, когда первым мультиплексом у нас покрыто порядка 130 млн человек, но при этом проникновение услуги составляет доли процента. По второму мультиплексу техническое покрытие составляет около 53%, а вот по его проникновению, к сожалению, никакой информации пока нет.

В. Шуб: Что касается дополненной реальности, то впервые с этой технологией мне довелось поработать в рамках проекта DVB-H в СММ. Это были 2006-2007 годы, мы получили первые пилотные образцы очков виртуальной реальности производства компании Samsung. Надо сказать, что уже тогда, почти 10 лет назад, это неплохо работало.

Сейчас дополненная реальность развивается со страшной скоростью, и можно выделить несколько основных направлений ее развития: есть инициатива Google Glass, есть Oculus Rift, есть технология дополненной реальности от Samsung и есть проект HoloLens Microsoft. Последний считается очень перспективным, Microsoft рассчитывает его монетизировать через 2-3 года.

С моей точки зрения, рано или поздно мы действительно придём к коммерческому использованию технологий дополненной реальности, вопрос — как это будет реализовано.

Вариантов два — «очковый» и «безочковый». В первом случае мы упремся в проблему, с которой сталкиваются все очковые технологии: такие устройства виртуальной реальности должны быть удобными, не надоедать, не вызывать тошноты, головокружения, «морской болезни», не быть запредельно дорогими и так далее.

Вместе с тем, надо понимать, на какую аудиторию это рассчитано. И тут хотелось бы вспомнить о такой компании-пионере в этой отрасли, как Kopyn Sinar. Она сделала первые такие мониторы для монтажников, наладчиков и сервисного персонала, чтобы те не таскали за собой несколько килограммов инструкций, а имели возможность «в поле» вывести на экран соответствующую страницу и прочитать информацию о конкретном узле, как он устроен и что с ним нужно делать. Похоже, Google пошёл как раз в этом направлении — компания явно собирается реализовывать Google Glass-2 в корпоративном секторе. Поэтому оставим технологии Google в стороне.

Что касается очков Oculus Rift, то они готовятся к коммерческому запуску в ближайший год, а технология Samsung Gear VR, если я не ошибаюсь, уже доступна для коммерческого использования в рамках комбинации смартфонов Galaxy S6 и Galaxy S6+ и специальной гарнитуры.

HoloLens на фоне этих проектов отличается, как минимум, принципом работы. В отличие от виртуальной реальности, которая формируется за счёт полного блокирования фона и проекции на сетчатку зрителя только самой картинки, HoloLens обеспечивает так называемый «режим истинности» — mode of reality, накладывая сгенерированную виртуальную картинку на то, что вы видите. Получается, что он встраивает виртуальные объекты в телесный угол вашего зрения.

Компания Microsoft делает на этот проект большие ставки и надеется через несколько лет сорвать большой куш, но для начала ей необходимо преодолеть барьер бытового неудобства. Вообще, огромное количество новейших технологий, считающихся перспективными, не «выстреливают» именно потому, что на бытовом уровне людям их просто неудобно применять, как это было в случае с «очковой» стереоскопией.

Если когда-нибудь будут созданы новые устройства, лёгкие, тонкие, которые можно будет часами держать на носу и смотреть либо генерируемую картинку, либо комбинацию реальности с виртуальностью, тогда это может «выстрелить».

Поживём — увидим. Технологии развиваются очень быстро, все компоненты, которые необходимы для успеха этой технологии либо есть, либо вот-вот появятся. Вопрос в том, как их собрать в пакет, привлекательный для потребителя по виду, по цене, и самое главное — какой контент будет туда вложен, ведь это всего лишь оболочка. Кстати, с контентным наполнением в дополненной реальности полное непонимание.

В. Шуб: C «интернетом вещей» всё очень сложно. Во-первых, совершенно понятно, что основная идея была задана производителями различных частей и систем интернета, которым нужно продавать, и продавать как можно больше. Концепция интернета вещей была придумана, с моей точки зрения, искусственно, чтобы обеспечить всё более разрастающийся рынок всевозможных гаджетов для интернета, начиная от инфраструктуры и заканчивая абонентскими устройствами.

Второй аспект: если мы говорим об интернете вещей в варианте Machine-to-Machine (M2M), то часто забывают, что пока машины не начали обмениваться друг с другом видеоинформацией, для операторов с точки зрения генерации дополнительного трафика ничего пугающего и/или интересного не происходит. Потому что различные датчики, какие-то выносные устройства обмениваются друг с другом очень короткими пакетами информации и не создают никакой избыточной нагрузки на сеть.

Недавно представитель «МегаФона» делился своим опытом в M2M и рассказывал, почему их проект коммерчески успешен. Потому, что GSM и прочие сотовые абонентские устройства, которые они используют, генерируют трафика на копейку, а в рамках комплексной услуги, в пакете с сервисом, он продается корпоративным клиентам за рубль. Получается изумительная маржинальность.

Ситуация резко изменится, если и когда сегмент M2M начнет обмениваться видеотрафиком. Если каждое из 4 триллионов устройств М2М начнёт генерировать видеопотоки на уровне 10 Мбит/сек, никакие сети этого не выдержат.

В. Шуб: Уже несколько лет как мы запустили сеть широкополосного доступа в интернет, и я могу смело говорить о том, что проникновение этих сервисов — доли процента.

С моей точки зрения, дискуссия, которая сейчас ведется вокруг «интернета вещей» во многом генерируется для того, чтобы обеспечить определённый рост интереса к этой теме. Если говорить о технологической стороне вопроса, то как оператор мы абсолютно готовы к этому вызову, наши оптоволоконные сети широкополосного доступа обладают колоссальной резервной пропускной способностью, и когда IoT станет реальностью, мы будем первыми, кто предложит для этого свою инфраструктуру.

Недавно я видел отчеты ООН, в которых чётко сказано, что всё дальнейшее развитие IoT — это оптоволоконные сети широкополосного доступа, поскольку только такие сети обладают пропускной способностью, достаточной практически для любого объема трафика, за исключением той ситуации, когда десятки устройств в доме будут постоянно шпионить за хозяином, снимая его в UHD-качестве и постоянно обмениваясь видеопотоками друг с другом, попутно сливая всю информацию в Сеть.

Надеюсь, мы до этого не дойдём, это будет полный кошмар. Хотя технически это возможно, не будем далеко ходить: охранная система имеет различные датчики, фото- и видеокамеры, и оператору этой охранной системы теоретически ничто не мешает снимать картинки с той частотой, с какой он хочет, и абонент никогда не будет об этом знать. Другое дело — будет ли оператор злоупотреблять этой технической возможностью или нет? Но если эти возможности перейдут из плоскости решений, которые принимают люди, в плоскость автоматической функциональности «по умолчанию» устройств, ситуация выйдет из-под контроля. Недаром Илон Маск, которого я очень уважаю как визионера, сказал, что машины не должны получить право принятия решения. С моей точки зрения, IoT — это нужная и важная вещь до тех пор, пока «красная кнопка» остаётся в руках человека. Мы не можем допустить, чтобы технологии становились агностичны к людям.

Ну и никуда не девается финансовый аспект. В 2003 году я был в Милане в демо-квартире первой в своём роде городской оптоволоконной сети, которую построила компания Cisco, там была полностью реализована концепция «умного дома». В коридоре стояло несколько шкафов, они были закрыты панелями, там находились активаторы, которые делали абсолютно всё: открывали и закрывали окна, двери, включали и выключали электричество, кондиционеры, контролировали расход газа, поддерживали температуру по всем помещениям, представляли IPTV всем и каждому, тогда всё это выглядело очень футуристично. Система эта стоила тогда бешеных денег, по сути это были промышленные образцы контроллеров, перетянутые в сектор быта, и выглядели они очень здорово, но очень дорого и как-то громоздко и сложновато.

За последние 12 лет технология прошла колоссальный путь, и сейчас мы можем сделать подобную систему для всех и каждого за не очень большие деньги, подключить, и это всё будет работать. Дальше возникает вопрос: кому это нужно, и кто и сколько готов будет за это платить? В потребительском секторе на этот вопрос ответа пока нет. В технологическом секторе ответ один: до тех пор, пока у человека есть «красная кнопка», это имеет смысл.

Кстати, Чернобыльская катастрофа, когда атомная электростанция была взорвана собственным сервисным персоналом, отключившим, для проведения своих экспериментов на ядерном реакторе, систему автоматической защиты, создала очень опасный прецедент, я считаю, глобальный и совершенно катастрофический: когда у человека появляется возможность отключить «красную кнопку», это несёт не менее опасные последствия, чем бесконтрольное функционирование электроники и компьютеров.

К.: Спасибо!