Всеволод Чаплин: политической цензуры в СМИ быть не должно Всеволод Чаплин
Недавно, пользуясь инфоповодом – отменой показа в эфире “Покидая Неверленд”, Вroadcasting начали собирать мнения о самоцензуре на ТВ.
Но никогда точно не знаешь, куда тебя приведет та или иная тема. Так призыв к обсуждению цензуры и самоцензуры на телевидении вылился в интервью с протоиереем Всеволодом Чаплиным о политической цензуре в современных средствах массовой информации: в чем эта цензура выражается и к чему может привести.
–Честно признаюсь, для меня несколько неожиданным был ваш интерес к нашему изданию и к теме цензуры и самоцензуры на ТВ…
– Дело в том, что тема очень интересная. Запикивание общественной дискуссии в современных средствах массовой информации – это одна из самых серьезных проблем нашего общества.
– Что вы под этим подразумеваете?
– Я про политическую цензуру на центральных телеканалах.
– Но тем не менее есть же интернет, куда пока еще цензура не дошла… Разве телевидение имеет сегодня такое значение, какое имело пять лет назад?
– Это отдельный вопрос. В общем, имеет, конечно: в среднем, старшем поколении. И наши политические структуры до сих пор считают, что то или иное событие происходит, если его показывают по телеканалам.
В интернете тоже есть политическая цензура. Межнациональные отношения, совершенно провальная и чуждая для России национальная политика, предательство русских людей на Украине, признание Донбасса – эти темы, как и многие другие, сняты с повестки дня. Я думаю, что это все является следствием политической цензуры.
В интернет-изданиях, кстати, также имеет место как примитивная политическая цензура, восходящая к Старой площади, так и некая корпоративно-групповая, которая вырабатывается либеральными главными редакторами: какие позиции стоит представлять, а какие нет. Это, если хотите, групповая идеологическая зашоренность, которая практикуется в целом ряде СМИ, в основном в тех СМИ, которые действительно связаны с группами интересов, оставшихся от 1990-х годов.
У меня недавно был интересный разговор с одним американским предпринимателем. Он спросил, появится ли в России свой Трамп. Я ответил, что обязательно появится, только для этого должны уйти в прошлое наше телевидение и наши крупные интернет-СМИ, должна появиться более свободная медиасреда. Я, в свою очередь, спросил его, появится ли в Америке свой Путин, он сказал нет, потому что Путин для Америки слишком закрыт. Человека, который не идет на эмоциональный честный контакт, не выберут никогда. Вот почему некоторые наши чиновники, некоторые наши медийщики боятся появления русского Трампа. Они понимают, что они совершенно беспомощны перед серьезной прямой общественной дискуссией, они ее всегда проиграют. Поэтому и замалчиваются многие темы, такие как пересмотр итогов приватизации, исправление несправедливостей, оставшихся от 90-х годов, смена элит, причем экономических элит (одними губернаторами здесь не обойдешься, здесь нужно ставить вопрос о всем наследии 90-х годов), это национальная политика, проблемы, связанные с миграцией, поражение России на Украине, предательство русских людей на Донбассе, и это отсутствие настоящей внешней политики.
–Ощущаете ли вы цензуру на себе?
– Мне постоянно говорят, что я нахожусь в каких-то стоп-листах в центральных информационных агентствах и на нескольких телеканалах. Мне говорили некоторые главные редакторы, что получали импульсы от церковных и от государственных органов о том, что патриарх у нас уязвим с точки зрения здоровья и что если он увидит меня на телеэкране, ему может стать плохо, поэтому показывать меня нельзя.
Некоторые темы, которые я затрагиваю, пытаются тоже всячески устранить из общественного пространства. Прежде всего это цели национальной политики, мы по этому поводу спорили с администрацией президента, когда я еще был на должности, которая подразумевала, помимо прочего, взаимоотношения с администрацией президента.
– То есть цензуры не должно быть в принципе?
– Я считаю, что должна иметь место нравственная цензура. Не должно быть на телеэкране, на сцене, в интернете нецензурной брани. Я считаю, что нужно исключить анонимность в интернете. Вот у меня нет анонимных аккаунтов, я всегда выступаю под своим именем и считаю, что любой приличный человек должен поступать именно так. Не должно быть русофобии, юдофобии, чеченофобии, каквказофобии, то есть оскорбления людей или целых народов по национальному признаку, не должно быть антирелигиозного экстремизма, не должно быть нацизма, не должно быть призывов к насилию, угроз, оскорблений, не должно быть порнографии, пропаганды разврата, то есть вот эти нравственные области должны быть областями жесткого контроля просто ради самосохранения общества. Но политической цензуры быть не должно.
– Но, во-первых, то, что вы перечислили, и так попадает под законы РФ, например экстремизм. И не противоречите ли вы себе, говоря, что вот в этом случае цензуры не должно быть, а в другом, наоборот, мы должны что-то ограничить?
–Видите ли, нравственная и политическая области – это несколько разные вещи. Нравственная цензура – это средство самосохранения нации, а политическая цензура – это средство самосохранения власти и обеспечение ее спокойствия, но если власть слишком спокойная и слишком стабильная – это всегда плохо, это всегда застой, который заканчивается либо революцией, либо диктатурой, либо хаосом. Если власть слишком стабильна, слишком спокойна – это очень опасно для страны.
– Но часто бывают такие ситуации, когда просто существует самоцензура. Когда, может быть, нет конкретного стоп-листа, а вас не приглашают…
– Есть еще распространенная в России линия поведения: постараться угадать, чего хочет начальство или чего хочет собственник, или чего хочет главный редактор, или чего хочет та или иная среда, в которой тебе поставят лайки, в которой тебя могут одобрить или не одобрить. Такой цензуры довольно много в стране. Это, в принципе, свойственно людям – стараться нравиться и вышестоящим, и своему окружению. На Западе такой цензуры еще больше. Если люди хотят делать карьеру, они с самого начала внимательно смотрят, какие высказывания могут жестко не понравиться, и стараются быть максимально политкорректными.
Я достаточно большое количество времени провел в международных организациях, довольно долго был экспертом ОБСЕ в области религии, участвовал в деятельности некоторых структур ООН. В таких организациях лишь немногие люди могут говорить то, что думают. Обычно это люди, не встроенные в систему, не делающие карьеру. Это либо люди пожилые, либо влиятельные, либо стоящие в стороне от основной повестки дня: ученые, философы, религиозные деятели, артисты, художники и т.д. Остальная публика, особенно кадровые дипломаты, общественные деятели, очень тщательно просеивают каждое слово, тем более в век соцсетей. Самоцензура, связанная с боязнью получить большое количество дизлайков, с боязнью отрицательного хайпа, способна испугать и переформатировать этих людей.
– А самоцензура у нас – это веяние нового времени или результат “советскости”?
– Очень интересный вопрос. В советское время была самоцензура на самых разных уровнях общества. От пионерских организаций, где прививали инстинкт, что можно говорить, что нельзя, до Верховного Совета или Президиума Академии наук. Везде люди оглядывались на писанные и неписанные правила: что можно говорить, а что нельзя. Но очень многие протестовали против этого в 1990-е годы, плотину прорвало. Сейчас свободы становится меньше. И дело не только в Путине или в партии “Единая Россия”. Во многих коммерческих структурах нельзя быть нелояльным, в том числе идеологически, в некоторых образовательных структурах, во многих СМИ не положено спорить даже по мелочам с собственником или руководителем, или группой людей, занимающих ведущие позиции.
В Церкви, например, всегда была дискуссия. Если вы посмотрите на церковную атмосферу второй половины XIX века и первой половины XX века, то увидите, что с архиереем, с патриархом спорили, конечно, аргументированно, на серьезном интеллектуальном уровне. Сейчас считается, что слова патриарха – это чуть ли не Священное Писание, с ним спорить нельзя. Корректную дискуссию выставляют чуть ли не в оскорбление. Даже с папой римским спорят многие епископы, священники. Хотя в православии должно быть еще больше свободы, потому что у нас нет системы папизма.
– Какой ваш любимый телеканал?
– Я ничего не смотрю по телевизору, кроме новостей и комментариев, ну иногда аналитики. Поэтому я переключаю две кнопки – РБК и Euronews– и смотрю, где в этот момент идут актуальные новости или умные комментарии. Иногда нечто подобное можно увидеть на ТВЦ, “России 24”, “Москве 24”. Но абсолютна глупо смотреть политические ток-шоу, где одни и те же люди говорят одни и те же вещи на одни и те же темы. Включите любое ток-шоу – это всегда Украина, всегда отношения с Западом. В общем, это темы, которые разрешены цензурой, которые можно уместить на листе А4. А снятых с обсуждения тем гораздо больше. И более свободны в этом отношении радиоканалы – “Эхо Москвы”, “Комсомольская правда”, “Говорит Москва”.
Кстати, с “Эха Москвы” меня выжили достаточно давно за последовательную гражданскую позицию, устроили опрос на сайте, хотят ли меня там видеть или нет, и многие проголосовали против. Но для меня это удивительно, когда СМИ, которое позиционирует себя как открытое для всех, не дает слово представителям русского национального движения или правым консерваторам, которые не приемлют экономической или политической модели западного образца, пытаются спорить с ней, считают, что государство имеет право применять репрессии, и в том числе к тем, кто может внутри этого государства оказаться склонным к заговорам или бунтам. Так что тут есть своя политическая позиция, которая ведет к явной цензуре. В принципе такого рода разговорных радиоканалов осталось очень мало после исчезновения Lifenewsи РСН. Есть “Комсомольская правда”, где я очень давно присутствую. У меня даже была своя программа, которую очень быстро закрыли после того, как я начал критиковать патриарха. Есть “Коммерсант ФМ”, есть “Вести ФМ”, есть “Маяк”. На этих трех тоже существует достаточно большая степень свободы, как и на “Коммерсанте”, хотя есть и свои идеологические рамки. Может, даже у “Комсомольской правды” этих рамок меньше, чем у “Эха Москвы”. “Эхо Москвы” становится идеологизированным, отчасти пропагандистским органом по тем точкам зрения, которые на этом радио исключены.
– А вы не путаете цензуру, пропаганду и просто редакционную политику?
– А в чем разница?
–Объясню: вкусы аудитории влияют на рейтинги и на доходы радиостанции или телекомпании. Поэтому главные редакторы часто ориентируются на запросы аудитории, а вовсе не на какую-то цензуру сверху. Отсюда вопрос: насколько аудитория влияет на политику телеканала с вашей точки зрения?
– Вот тут возникает философский вопрос: есть ли у современных СМИ миссия? Есть очень тонкая грань между миссией и скатыванием в пропаганду. И я считаю, что у журналиста, у СМИ должна быть какая-то миссия, но при этом не надо скатываться в пропаганду и в жесткое просеивание точек зрения, что, увы, было очень свойственно в советское время известной партии. А сейчас очень свойственно нашим либералам образца 90-х годов.
Что же до аудитории, то самая массовая аудитория – это люди, которым нравится постить котиков. Если идти по чисто коммерческому пути, то, наверное, самое простое – весь день гонять по радио, телеэфиру всякий глянцевый позитивчик или дурацкие истории о так называемых звездах, или какие-то страшилки, что завтра из-под земли вылетят летающие тарелки и всех съедят. Денег, наверное, проще всего заработать этими вещами – котиками, летающими тарелками, грязным бельем каких-то известных людей, попсовой музычкой, спортивными достижениями, действительными или мнимыми. Ну это же скучно! И это, я считаю, убивает настоящее творчество, убивает мысль. У нас такого контента очень много. Он, наверное, коммерчески успешен, но по большому счету способствует деградации не тех, кто его производит, а тех, кто, извините меня, хавает.
– Как государство должно себя вести в информационной политике?
—Убраться из нее. Сейчас власть занимается тупым оградительством. Ради узко понимаемой безопасности, стабильности, узко понимаемого спокойствия блокируются дискуссии по тем темам, которые нужно обсуждать для того, чтобы страна не скатилась в революцию. Власть, чтобы не кончилось новым 1917 годом, должна сделать дискуссию максимально свободной, чтобы в ней, говоря словами Нового Завета, “выявились искуснейшие”, то есть выявились наиболее перспективные идеи.
– А финансирование медиакомпаний?
– Я практически уверен, что без всяких денег эта дискуссия может нормально развиваться. Пока деньги вкладываются в то, чтобы “что-нибудь не вышло”. Это всегда пораженческая позиция.
– Последний вопрос: чем опасны пропаганда и цензура?
– Я не против пропаганды, если она не односторонняя, если в общественном пространстве и в ведущих СМИ выражаются разные точки зрения. Я против односторонней пропаганды. Отсутствие реальной дискуссии создает у власти ложное представление о том, что все в порядке, в то время как из-под зеленой травки вырываются языки пламени. Кто-то из представителей элитных кругов недавно мне сказал, что в стране все схвачено на 50 лет, осталось только договориться с Трампом. Люди, кажется, живут на другой планете, притом что в обществе сейчас ощущается тупая злоба. Люди еще не готовы выходить на улицы и кого-то изгонять из дворцов, но защищать власть они уже не будут, в том числе и силовики: если будет реальная опасность, жертвовать жизнью за эту власть они не станут. За Отечество еще может быть. Но за власть в ходе внутриполитического конфликта – нет. Тупая злоба возникла в народе после пенсионной реформы, и сейчас она усиливается целым рядом факторов. И в этих условиях замалчивание дискуссии – это самоубийство. И не только для власти и элиты, но в целом для страны.
