Я хочу в прямой эфир!

— Слушаешь ли ты радио в нерабочее время?

— Какой-то период я вообще не слушал радио, зато теперь во внерабочее время слушаю для того, чтобы быть в курсе. Это и SOMA, и BBC, радиостанции московского FM-диапазона. Еще я давно слушаю программы казахской радиостанции Tengri FM, «Две Жизни Спустя» и «Девятый архипелаг», которые им делает на аутсорсе Евгений Бычков. Это циклы программ про разную музыку — про Simon & Garfunkel, The Beatles, The Rolling Stones, Led Zeppelin, Джими Хендрикса, Джона Леннона и других. Он может позвонить, например, Полу Маккартни и сделать программу с ним. Мне это очень нравится, у нас в эфире, сейчас, я ничего подобного не слышал. Никто Маккартни не звонит, а чувак, который делает программу для Казахстана — не обламывается и звонит.

— Есть ли у тебя ориентиры в профессиональной сфере?

— У меня есть любимые персонажи, которых я постоянно слушаю, слежу за их работами. Они меня все вдохновляют, но не со всеми я согласен. Мне интересны и Говард Стерн, и Михаил Козырев, и Сергей Доренко, и Владимир Познер, Артур Макарьев, который вел различные программы на «Радио 1» и другие. Я люблю смотреть/слушать архивные программы. Недавно вот пересмотрел «Акулы пера» с молодым Отаром Кушанашвили, он тогда был еще интересным. Пересмотрел и переслушал Василия Стрельникова, его подкасты, которые выходили на russianpodcasting.ru. В детстве я любил слушать Николая Фоменко, у которого тоже было шоу «Доброе утро, Вьетнам!». Последнюю свою программу на «Серебряном Дожде» я хотел сделать именно с ним. Но он отказался.

— Чего не хватает в сегодняшнем эфире?

— Очень не хватает новых персонажей, вот таких ярких, смелых, иногда противоречивых, но увлеченных, которых хочется послушать, на которых хочется смотреть, потому что это интересно. Сейчас время застойное во всех отношениях, достаточно посмотреть, во что превратился голливудский грузин «в кокаине и собственном самомнении» Отар Кушанашвили. Даже желтые газеты пишут о каких-то совершенно неинтересных вещах, какой-то откровенный тухляк. Они даже выдумать какую-то историю мало-мальски любопытную, скандальную не могут. В Америке же журналисты постоянно что-то выдумывают, караулят там кого-то сутками, чтобы сделать фотографию, на которую потом пожалуется селебрити. Да, понятно, что это тот еще формат, но он бурлит, живет своей жизнью, истории развиваются, а не стоят на месте.

Недавно утром я переключал радиостанции: на одной тема «какие странные вам запахи нравятся?», на другой — «как вы относитесь к сладкому?», где-то обсуждали Антона Носика, на «Говорит Москва» ругался Сергей Доренко, все. Даже раздолбайство в эфире неискреннее и совсем не притягивающее, потому что наигранное. Ни одно утреннее шоу не зацепило, при этом в эфире большинства радиостанций уже очень много лет сидят одни и те же люди, а новые ведущие — все одинаковые. Как будто ты оказался в фильме «День сурка». Даже «Серебряному дождю» не хватает бесстрашия, спонтанности, экспериментов, персонажей, хотя эта радиостанция, в отличие от всех остальных, может себе это позволить. Хочется чего-то безумного, настоящего. Никто не думает о перспективах, как будто покрасили забор на сезон, сотрется — опять также покрасят. Все думают только о рейтингах и рекламных бюджетах. Мне вообще кажется, что давно уже пора не ставить в эфир плохую рекламу и не брать на работу дураков, которые готовы работать за копейки.

— Что нужно, чтобы создать классную радиостанцию?

— Мне не нравится, когда государственная система применяется к коммерческим структурам, будь то магазин, автомойка или СМИ. У радиостанции должен быть генеральный директор, который сформулировал общую концепцию в нескольких предложениях — мы такие-то и такие, занимаемся тем-то и тем-то. Под эту общую идею он подгоняет все остальное, ему нужен соответствующий штат сотрудников. Должен быть коммерческий отдел, который ищет хорошую рекламу и ее не стыдно пускать в эфир, команда продюсеров, которая держит в голове общую концепцию, описанную генеральным директором, и придумывает интересные и оригинальные программы, отличающиеся от всех остальных. Редакторы ищут материалы, героев и информацию под то, что придумали продюсеры, а радиоведущие все это воплощают в жизнь и транслируют в эфир, при этом не ограничивая себя из-за редакторов, продюсеров и генерального директора. Надо искать хороших редакторов, которые знают себе цену, у которых есть опыт, который они могут передать другим. Радиостанциям надо предлагать слушателям персонажей, которые будут их вдохновлять. Когда подобная простая схема будет работать — все будет классно.

— Как родились программы «Доброе утро, Вьетнам!» и «Год музыки»?

— Все началось с поста в Facebook. Искали человека, который минуту в день читал бы какие-то необычные новости. Я записал демо и отправил его Люсе Грин, она долго сомневалась, получится ли что-то. Потом меня позвали на пилотную запись, после чего я уехал в отпуск. Пока я отдыхал мне написали, что у меня будет своя ежедневная программа в прямом эфире, которая будет называться «Доброе утро, Вьетнам!», потому что это была первая фраза, которую я произнес у микрофона во время записи пилота. Мне нужно было отправить 1000 треков программному директору, чтобы он понял, есть ли у меня музыкальный вкус. Потом «Доброе утро, Вьетнам!» перенесли на выходные, а мне предложили вести утреннее шоу по вторникам, средам и четвергам. Это было трудно, потому что параллельно надо было готовить уикендную передачу. Но это было здорово, я получал огромное удовольствие и делал все, что хотел. Потом остались только выпуски в выходные и появилась история с новой программой для Radio JAZZ. Петр Дмитриев, программный директор Radio JAZZ, предложил назвать ее «Год музыки». Мы записали пилотный выпуск, он всем понравился и программу поставили в сетку вещания. «Год музыки» я делаю сам: собираю плейлист, придумываю сценарий, пишу его, записываю все в студии, потом программу монтирует звукорежиссер. Сейчас, когда я работаю над записной программой, мне не хватает прямого эфира. Я хочу в прямой эфир!

— Как ты готовишься к прямым эфирам?

— Поскольку раньше он был каждый день, я вставал утром, шел в гараж, садился в машину, включал интернет на мобильном телефоне и собирал музыку под какую-то тему, придумывал подводки интро и ауто к ним и записывал их. Такое полезное упражнение, которое помогало мне расшевелить мозги, запомнить какую-то полезную информацию. Все это было в этом кошмарном стиле Дмитрия Нагиева эпохи радио «Модерн».

В принципе, я сейчас делаю то же в «Годе музыке» — чтобы не скатываться в фактологию, надо обязательно сказать что-то лично от себя. Я не люблю выдергивать какие-то факты из Википедии, чем грешат большинство ведущих на всех радиостанциях, черт-те чем занимаются! Мне же нравится углубляться в темы и изучать их, переходить от вопроса к вопросу. Русскоязычные сайты и Википедия не всегда дают исчерпывающую информацию, потому я шел дальше, читая иностранные источники.

Спустя некоторое время работы в утреннем шоу мне как-то стало грустно, потому что мы перестали принимать звонки: два раза кто-то позвонил и сказал, что «сосал х.. на площади Ленина». Я — только за такие истории. Пусть хоть каждый день звонят и говорят всякое — это только оживляет эфир, делает его более привлекательным для слушателей, потому что все по-честному, по-настоящему. Более того, я не считаю, что такие вещи вообще нужно банить, мало ли сумасшедших звонят в эфир и ходят по улицам города. Мы не имеем к этому никакого отношения. В студию присылали много смсок, были даже лютые хейтеры, которые потом стали лояльными слушателями.

— Что больше всего раздражало аудиторию?

— Когда ты высказываешь свою позицию, это всех ужасно бесит. И это нормально, так и должно быть, как можно больше должны звучать разные мнения в эфире. Все с ума сходили, когда я говорил о том, что меха в 21 веке можно носить только вашим бабушкам и мамам, жены и девушки не должны их носить. Ни в коем случае нельзя общаться с людьми, которые копили на шубу или там на жилетку меховую и потом ее купили. Я считаю, что это абсолютно невменяемая тема. Этот эфир слушал какой-то охотник и очень оскорбился. Правда я оговорился: если у тебя нет возможности купить теплую одежду и тебе нужно самому добыть мех и самому сшить себе тулуп, это совсем другая история. Такие люди навряд ли слушают «Серебряный дождь».

— Вспомни какую-то форс-мажорную ситуацию в эфире. 

— Как-то раз темой эфира был самообман. И позвонила женщина, муж которой неизлечимо болен, у него последняя стадия рака, он умирает. Она сказала, что только самообман ее заставляет жить дальше, она на что-то надеется. Это был последний звонок, до этого программа строилась совсем по-другому, звучала на совершенно иной ноте — самообман для слабаков, не надо себя обманывать, только правда, честность и хардкор. И тут все вдруг с ног на голову переворачивается. Когда она только начала рассказывать свою историю, я просто не находил слов и пребывал в шоке. В итоге я, конечно, собрался и ответил, нашел какие-то фразы, пожелал ей здоровья и сил.

— Считаешь ли ты себя музыкальным журналистом?

— Нет. Что вообще такое музыкальный журналист? Это человек, который едет с какой-то популярной группой в тур и освещает все это, пишет о концертах, об их жизни, о музыке. Как это делал Хантер Томпсон и другие журналисты Rolling Stone в его «золотую эпоху». Ты вливаешься в процесс, становишься его частью, создаешь материал по принципам гонзо-журналистики. Ни у кого нет такого бюджета, нет такой культуры — ездить и делать прямые включения. Я не знаю, кто сейчас может считаться настоящим музыкальным журналистом. Борис Барабанов может быть, но он, пожалуй, такой один. Он действительно ездит по разным концертам и фестивалям.

— Почему, по-твоему, у нас плохо приживаются онлайн-радиостанции, подкастинг?

— Я думаю это связано с тем, что у нас в России у всех есть такой пунктик: мы лучше в сотый раз переслушаем что-то старое, какой-нибудь альбом «Наутилус Помпилиус», чем пойдем на концерт какой-то новой группы. И с этим надо бороться радикальными мерами. Радио должно быть интересным.

То, что происходило в 90-е годы на радио и телевидении, когда я рос, было реально увлекательно. Хотелось слушать, смотреть, наблюдать за этими людьми — Соловьевым, Гордоном, от которых сейчас тошнит, потому что тогда еще они говорили вменяемые вещи. Хотелось слушать Фоменко, который неизвестно где, Трахтенберга, который умер, к сожалению, Володарского. К этому хотелось возвращаться, ты был готов писать себе напоминалки, чтобы посмотреть/послушать, потому что этого хочется.