«После ГИТР выпускник должен прийти на работу и спросить: “Как вы работаете на таком старье?”»
Ректор ГИТР Юрий Литовчин рассказал о сложностях работы с нынешними студентами киношкол, почему он сам не смотрит телевизор и как «Хардкор» и «Школа» не стали трендами теле- и киноиндустрий.
О создании Гуманитарного института телевидения и радиовещания (ГИТР)
Я участвовал в создании института с самого начала. Просто был период, когда я ушел на телевидение, но потом, после смерти отца (Михаил Литовчин — основатель ГИТР, — прим. tvkinoradio.ru), с 1999 года полностью отдал себя институту.
Институт был основан непрофессионалами в области образования. Его организовали три человека: отец — режиссер, я — режиссер и моя жена — киновед. Вот эти три человека не имели никакого отношения ни к бизнесу, ни к профессиональному образованию. Все дело в том, что в старом советском телевидении не было специального учебного заведения, которое бы готовило многопрофильных специалистов.
Был журфак МГУ, который готовил журналистов. Иногда во ВГИКе набирались курсы режиссеров-операторов, которые, как предполагалось, должны были уйти работать на телевидение. И иногда в каких-то вузах возникали спецкурсы. Были курсы повышения квалификации (они и сейчас есть, например, Академия медиаиндустрии). Но специального обучения не было.
Ребята, которые заканчивали ВГИК, попадали на телевидение и чувствовали свою неустроенность и где-то обиду, потому что все хотели снять свой большой фильм, а приходилось идти на «завод». Заслуга моего отца в том, что он сгенерировал мысль о том, что должно быть профессиональное учебное заведение, где учились бы одновременно телережиссеры, телеоператоры, звукорежиссеры, то есть такая команда профессионалов в области телевизионного продакшн и постпродакшн.
Это произошло 25 лет назад, потом потихоньку нашлись методы обучения и были придуманы проекты образования в этой области — мы были пионерами. Потом начался упадок, потому что появилось журналистское телевидение, вместо многопрофильного телевидения. Журналистское ТВ — это Киселев, «энтэвешники» и многие-многие-многие другие, которые были и репортерами, и режиссерами, и продюсерами, и журналистами, и всеми остальными.
Соответственно, понизились требования к качеству самого продукта, но повысились требования содержательного характера. Стали вымирать телевизионные профессии: режиссер, звукооператор и так далее. Это была трагедия, когда они оказались невостребованы. Огромная роль моего отца в том, что «старики» стали востребованы именно здесь, в институте.
Наши ученики — это 17-22, люди, которые пришли после школы и не совсем понимают, что им делать, все хотят быть знаменитыми.
Это потом уже появились последователи, конкуренты, но мы идем своим путем, благодаря придуманным нами методикам и делаем это, по-моему, достаточно удачно.
Три года назад в нашей деятельности добавилось слово «кино». Но его мы рассматриваем, как все то, что доставляется не через большой экран, а через интернет и телевизионный приемник. Это принципиально важно, потому что мы продолжаем настаивать на том, что это все «завод», «фабрика», это совсем другой подход к контенту. Другое дело, что наши ученики — это 17-22, люди, которые пришли после школы и не совсем понимают, что им делать, все хотят быть знаменитыми. Нам приходится объяснять, что все деньги сейчас в Digital, что там непаханое поле, что вас там ждут… Но им хочется снимать свое кино. Причем, снимать не для зрителя, как мне кажется, а для себя. Для них это способ самореализации.
О разнице студентов ГИТР: 25 лет назад и сегодня
Разница колоссальная. 25 лет назад к нам пришли абсолютно мотивированные люди, которые готовы были разбивать стены, рыть землю, расчищать себе путь локтями. Вопрос стоял не в деньгах, а в славе. Сейчас — другое. Сейчас это очень прагматичные ребята, которые, еще ничего не умея, пытаются себя монетизировать. Или вторая история — это ребята, лишенные мотивации, которые почему-то уверены, что у них все само собой получится.
Это огромная проблема. В рамках фестиваля «Телемания», который мы проводим, у нас проходят мастер-классы интересных людей из медиамира. Как это было бы 20 лет назад? Тогда к нам приходили или известные люди из СМИ, или руководители редакций, студий. И в аудитории яблоку негде было упасть, были все, каждый хотел с ними познакомиться, найти себе работу.
Сейчас для того, чтобы был безумный аншлаг, мастер-класс должна вести мега-звезда. Это первое. Второе: у нынешних ребят совершенно по-другому работает фантазия. В творческих профессиях — драматург, режиссер — у них должен бить фонтан фантазий. Но сейчас ребята приходят с какой-то колоссальной внутренней цензурой, они боятся сделать каждый лишний шаг.
Мастер-класс в Институте кино и телевидения / Фото: ГИТР
И это не лень. Это что-то, что их окружает. А вдруг не получится? А вдруг зря? Жуткая внутренняя цензура на действие, на фантазию. Я не психолог, не психиатр, но надеюсь, что когда-нибудь мы разгадаем эту загадку: откуда в них это.
Существует Международная Ассоциации кино- и телешкол CILECT (Centre International de Liaison des Ecoles de Cinéma et de Télévision), куда входим мы, ВГИК и другие. Недавно в Цюрихе проходил один из конгрессов, куда съехались руководители институтов, преподаватели, чтобы поговорить о том, как учить. Вышел один швейцарский профессор и говорит: «Да, к нам приходят ребята. Мы им про Digital, они нам про кино». И все с этим согласились: от Австралии до Бразилии. Это какая-то поколенческая вещь.
По всей видимости, на ребят давит такой информационный поток, с рождения они находятся в таком социальном шуме, что их просто ничего не интересует, им просто хочется самовыражаться. Они не хотят держать ни перед кем обязательств, они не думают о зрителе, для них кино, которое они хотят снимать, — это уход в себя.
Сейчас для того, чтобы был безумный аншлаг, мастер-класс должна вести мега-звезда.
Ведь есть же новые интересные форматы. Возьмем Илью Найшуллера и формат POV-кино. Он — выпускник режиссерского факультета нашего института. Я помню, как он начинал, у него были одни из самых ярких видеоработ. Или Тимур Бекмамбетов — он же давал полуторачасовое интервью Дудю, где рассказывал про синтезирование речи. Это я к чему: студенты в курсе всех этих новых форматов, они эту информацию имеют, но не считают ее для себя приемлемой и нужной.
Некоторые думают, что фестивали — это средство для самореализации. Я понимаю кинофестиваль как средство капитализировать себя, чтобы потом ты мог получить возможность сделать мощную работу. Если мы берем огромное количество инди-фестивалей, то там такую возможность получают единицы. Ну получат они какой-то значок, повесят его на стенку, и все.
Не бывает сейчас кино без зрителей! Ты никому не нужен, если тебя нельзя продать, время такое! Есть, конечно, такой знаменитый киношный элемент: «Я снимаю для фестивалей. Я не снимаю для зрителей». Но сейчас продюсерское время. Пусть это все снято, как инди, для себя любимого, но где здесь фантазия, где полет идей, где это все?
Поэтому, как бы они ни сопротивлялись, мы стараемся им объяснить, что если ты хочешь получить нормальную жизнь, кормить собственную семью, объездить полмира, то нужно делать интересный качественный контент. Хочешь — давай, не хочешь — сиди, жди собственного признания.
О количестве кино- и телеинститутов
Если говорить про кино- и телеинституты полного цикла, то у нас в стране официально их три: два государственных и наш, частный. ВГИК, СПбГИКиТ, ГИТР… Киношкол, курсов повышения квалификаций, в рамках дополнительного образования — их гигантское количество. Понимаете, это в большей части бизнес, который продает «билет в шоу-бизнес», скажем так. Это так же, как актеры. Выпускается огромное количество актеров, в основном девочек, которые хотят играть. Так и телешколы, которые выпускают ведущих телеэфира, но где набрать столько эфира?! Я это так и рассматриваю, как продажу билетов в шоу-бизнес.
Они не хотят держать ни перед кем обязательств, они не думают о зрителе, для них кино, которое они хотят снимать, — это уход в себя.
Эти киношколы, дают ремесло, как, например, пойти на курсы, на которых тебя за двадцать минут научат, как работать со, скажем, холодильником, на какие кнопки нажимать, как хранить продукты, но ты не сможешь создать холодильник. Я к этому отношусь спокойно. Ну да, люди получили свою часть удовольствия, потратили деньги. Если они недовольны, то есть куда пожаловаться.
Если говорить серьезно, то когда к нам поступают ребята, мы даем перед ними обязательства, что за минимум четыре года (это специалитет) и максимум шесть лет (художники) мы подготовим специалистов с высшим профессиональным образованием. Поверьте, это гораздо сложнее, чем трех-, шестимесячные курсы, в которые можно играться бесконечно.
О «я не смотрю телевизор»
Каждый год, когда мы набираем студентов, происходит такая вещь: они прекрасно знают, что им нужно подготовиться. То есть посмотреть какие-то телевизионные программы, знать каких-то телеведущих, потому что их будут спрашивать. И вот они приходят и сразу заявляют: «Я вообще-то телевизор не смотрю». А зачем ты пришел? (смеется)
Открою вам страшную тайну: я тоже не смотрю телевизор. Но. Я не смотрю телевизор в его линейном состоянии, я смотрю его через интернет. То есть когда я прочитал, увидел или заранее знал о том, что будет что-то интересное, то я это посмотрю, но не в режиме live.
Меня не интересует программа новостей вечером. И я не расстраиваюсь, когда ребята говорят, что они не смотрят телевизор. К нам приходил с мастер-классом Дмитрий Дибров. Столько всех собралось! На стенках висели! Спрашивается: откуда они знают Диброва? Он сейчас ведет «Кто хочет стать миллионером», но я не могу поверить, что все ребята возраста 17-22 приходят домой в то время, когда эта игра идет в эфире. В этом возрасте в прайм-тайм нужно заниматься совершенно другими делами, а не телевизор смотреть. Но они же откуда-то его знают!
Не бывает сейчас кино без зрителей! Ты никому не нужен, если тебя нельзя продать, время такое!
На мой взгляд, самые удачные проекты в интернете — то, что делает Дудь, «Редакция» с Алексеем Пивоваровым — они же все созданы по телевизионным стандартам. Это все равно что если я на пульте запрограммирую еще одну кнопку, допустим, 28 канал — «Дудь», тем более что сейчас почти все телевизоры подсоединены к интернету.
Кто сейчас смотрит телевизор
У нас в стране очень много людей с ограниченными возможностями. Для них телевидение — это часть жизни. Очень много пожилых людей, которые смотрят телевизор бесконечно (как они это выносят, я не знаю). Интернет — это виртуальная история, а в телевизоре ты видишь тех, кто похож на тебя.
Потом, мне очень интересен этот эксперимент, который проводят ТНТ, СТС. «Физрук», «Интерны» — для кого этот контент? Для молодежи? Они не смотрят это, там все герои старше них. Для кого тогда? Да для нас с вами! Comedy Club — это для нас. Мне 55 лет, но я смотрю Comedy Club, и мне кажется, что мне сейчас под 30, и я смеюсь над этими шутками. А для молодежи и Дудь-то старый парень уже!
Новости вы не хотите смотреть, это невозможно. (смеется) Они одинаковые все по всем каналам. И, потом, у нас очень жесткая подача новостей, для меня лично это противоестественно. Особенно если вы выедете куда-то за границу, включите там новости: там какие-то милые люди сидят, что-то болтают. Но если там есть российское телевидение, вы переключите на наши новости — Первый канал или Россия -1 — такое ощущение, что сейчас начнется ядерная война! (смеется) Корреспондент кричит, орет, отрезанные руки, головы.
Я помню, как я несколько лет назад пошел в какую-то больницу. И там в большом холле работает телевизор, тогда еще телеканал LifeNews был. И вы представьте себе: тихая клиника, пациенты ждут приема, а в это время по телевизору: кровь, расчлененка, какие-то куски тел и так далее. Как это можно показывать в больнице, да еще с включенным звуком!
Как новые медиа и новые тренды отображаются на учебной программе ГИТР
Успеть за технологиями не может не то что институт, не может никто. Возможности новых технологий опережают возможности нашего креатива. Мы покупаем телефон, но не используем его возможностей и наполовину. Так что я не считаю правильным менять учебный процесс, следуя за технологиями. Мы должны научить человека созданию медиа-продукта, но пока он будет учиться, технические и творческие средства для создания контента несколько раз поменяются. Но есть некоторые тренды, за которые мы хватаемся.
Открою вам страшную тайну: я тоже не смотрю телевизор.
Например, в последнее время распространена доставка контента посредством сотовой связи. Соответственно, мы учим их этому. У них есть не телефоны, а настоящие большие камеры, рюкзаки с сим-картами, через которые доставляется качественный сигнал в эфир, и мы стримим это сразу в интернет.
Мы едва ли не первые в России освоили remote production. Это когда шоу снимается в одном павильоне, а звук пишется совсем в другой аудитории, и связь идет по кабелю без задержки.
Для нас это уже прошедший этап, но кому-то это предстоит еще осваивать: мы придумали тренажеры по монтажу Live-звука и Live-видео. Это выглядит так: есть огромный пульт, куда заведены все камеры. Возьмем для примера футбольный матч. Согласно требованиям UEFA, насколько я помню, должно быть 60-70 микрофонов, а то и все 100. И у нас есть уже записанный контент, который или нам предоставили студии, или мы сделали сами.
Успеть за технологиями не может не то что институт, не может никто. Возможности новых технологий опережают возможности нашего креатива.
Таким образом, у них есть полная имитация прямого эфира. Представьте себе, что звукорежиссер, который учился у нас пять лет (а если заочник, то шесть), приходит после учебы на «Матч ТВ»: кто его посадит за такой пульт с десятками кнопок и огромной ответственностью? А от нас придет уже натренированным специалистом.
В сотрудничестве с Dolby мы строим в институте кинотеатр со звуком Dolby Atmos. Это небольшой кинотеатр, но две группы смогут разместиться. У нас есть камеры-роботы, мы стримим в интернет, мы следим за всеми трендами, стараемся не оставать, а кое-где даже опережаем. Когда наши ребята придут на работу после нас, то скажут: «А почему вы на таком старье работаете? У нас в институте круче было!»
О ностальгии по линейному вещанию
Пока у нас еще есть выбор и пока мы помним, что такое линейный эфир, и каждая новая история для нас была открытием и удивлением, простому вещанию быть. Раньше мы хотели от линейного вещания открытий для себя. Теперь мы сами себе моделируем это открытие: «Хочу удивиться!» — и щелк! Открытие! Я думаю, что все эти революционные технологии, которые появились совершенно недавно: и замена лиц, и клонирование голосов, и нейропрограммирование — все это временно.
При всей любви к Илье Найшуллеру, его «Хардкор» не стал поворотным моментом для индустрии. Так же, как, допустим, сериал «Школа», который тоже снимали наши выпускники, — я думал, что это будет революция, трехкопеечная работа, очень дешевая. Я думал, что сейчас все наши региональные телекомпании начнут снимать такие же псевдо-реалити бесконечно и забивать свой эфир. Но этого не случилось. Для меня до сих пор загадка, почему так произошло.
